Высунулся в коридор – никого. Выскользнул из кабинета,миновал стол Гектора и быстро зашагал по коридору, с трудом удерживаясь отжелания побежать.

– Эй!

Сворачивая за угол, я обернулся и увидел спешащего за мнойчеловека. Поблизости оказалась небольшая библиотека. Я нырнул в спасительнуютемноту и медленно пошел мимо полок, пока не наткнулся на дверь. Распахнув ее,пересек крошечный холл и бросился по лестнице вниз. Прятаться в своем кабинетене имело смысла. Если меня узнали, то наверняка явятся туда, чтобы проверить.

Желания попасть на глаза охране вестибюля, удвоившей послеслучая с Мистером бдительность, не было. Задыхаясь, я выбежал на улицу через запасныйвыход – тот самый, через который мы с Полли удирали от репортеров, – и подпротивным мелким дождем затрусил к машине.

О чем думает человек, совершивший первую в своей жизникражу?

* * *

Глупо получилось. Можно ли рассчитывать, что меня не узнали?Никто не видел, как я входил в кабинет Ченса и выходил из него. Никто не знает,что я унес не принадлежащее мне досье.

Не стоило бежать. Нужно было остановиться, невозмутимопереброситься с парнем фразой-другой и, пожелай он взглянуть на папку, вежливопредложить не совать нос в чужие дела. Похоже, это был один из тех, что болталив коридоре.

Почему он окликнул меня? Зачем, если не узнал, пошел следом?

Я гнал машину по Массачусетс-авеню, торопясь снять копии ипоставить папку на место. Мне часто доводилось засиживаться в офисе. Еслипридется вернуться в кабинет Ченса в три часа ночи, не страшно.

Я позволил себе несколько расслабиться. Отопитель работалвовсю.

Неожиданно я почувствовал удар слева и уткнулся вовздувшуюся подушку безопасности…

Очнувшись, я увидел сквозь покрытое трещинами ветровоестекло черные лица. Жутко болело левое плечо. Вдалеке послышалось завываниесирен. На мгновение я вновь потерял сознание.

Через правую дверцу санитары выудили меня из машины.

– Крови не видно, – сказал кто-то.

– Вы можете идти? – спросил мужчина в белом халате.

Я попытался встать, но боль в плече и ребрах была настолькорезкой, что ноги подкосились.

– Со мной все в порядке, – пробормотал я.

Меня уложили на носилки, перехватили руки и ноги ремнями ипотащили к “скорой”. Краем глаза я заметил толпящихся вокруг перевернутого“ягуара” полисменов.

– Со мной все в порядке, все в норме, – твердил я, пока врачв фургоне измерял мне давление.

“Скорая” затормозила у медицинского центра УниверситетаДжорджа Вашингтона, через минуту я оказался в отделении неотложной помощи.Рентген подтвердил отсутствие переломов. Боль причиняли только ушибы и ссадины.Меня накачали анальгетиками и на каталке отвезли в отдельную палату.

Глубоко за полночь я проснулся.

В кресле у постели спала Клер.

Ушла она до рассвета. В нежной записке, оставленной на столике,Клер сообщала, что вернется, как только закончит утренний обход. Она поговорилас врачами: похоже, я буду жить.

Какая мы все-таки чудесная пара, одно слово – голубки!

Вновь погружаясь в сон, я подумал, что этот бракоразводныйпроцесс затеян зря.

В семь утра меня разбудила медсестра и подала уже читаннуюзаписку. Пока сестра сетовала на отвратительную – снег с дождем – погоду,измеряла давление, я еще раз пробежал глазами по строкам и попросил принестигазету.

Просьба была выполнена через полчаса: газета появиласьвместе с завтраком.

Из заметки на первой полосе следовало, что между двумяторговцами наркотиками и их клиентурой вспыхнула ссора, был тяжело раненчеловек, успевший застрелить одного из дельцов. Второй попробовал спастись на“ягуаре”, но погиб, врезавшись в случайную машину. Обстоятельства столкновенияуточняются.

Мое имя, слава Богу, не упоминалось.

* * *

Не стань я невольным участником драмы, посчитал бы ееобычной дракой. Что ж, добро пожаловать на улицу! Я попытался убедить себя, чтов подобные обстоятельства мог вляпаться каждый. Отправиться ночью в этот районгорода означало нарываться на неприятности. Однако попытка удалась плохо.

Левая рука распухла и посинела. Малейшее движение отдавалосьв плече и ключице. Тупо ныли ребра, но истинную боль причинял глубокий вдох. Ядобрался до туалета, оправился, спустил воду и глянул в зеркало. Подушкабезопасности является, по сути, небольшой бомбой. Последствия взрыва этой бомбыоказались для меня минимальными: заплывшие глаза и припухшая верхняя губа. Кпонедельнику буду как новенький.

С очередной порцией таблеток появилась сестра. Потребовавназвания каждой пилюли, я отказался от коллекции. Снимая боль, лекарства лишалиспособности мыслить, а сейчас мне как никогда нужна была светлая голова. Вполовине восьмого забежал врач и констатировал отсутствие серьезныхповреждений. Мои часы как пациента были сочтены. На всякий случай он предложилповторить рентгеноскопию. Я воспротивился, но вопрос был согласован с моейженой.

Время, в течение которого я расхаживал, ощупывая ушибы иедва фиксируя телевизионную чушь, показалось вечностью.

Успокаивала надежда, что в палату не заглянут коллеги илиМордехай и не увидят меня в дурацком больничном халате.

Не так легко найти в городе разбитую машину почти сразупосле аварии. Розыски я начал по телефону. Одна половина указанных всправочнике номеров дорожных служб не отвечала. Другая вежливыми голосамиизвещала, что никаких сведений о моем “лексусе” не имеет. Раннее утро, мерзкаяпогода, пятница – кому охота утруждаться наведением справок? Кроме владельцарухляди, разумеется.

Большую часть поврежденных машин перетаскивали в отстойникна Рэско-роуд, в северо-восточной части города, о чем я узнал у дежурной поцентральному полицейскому участку, решив в отчаянии набирать номера наугад.Существовали и другие площадки, а еще, как мне сообщили, есть шанс, что моямашина стоит на эвакуационной платформе.

Платформы принадлежали частникам – это, по словам дежурной, когда-тоработавшей в дорожной полиции и знавшей, что говорит, почти всегда вызываломассу проблем.